Ритуальные байки

[Korn]

Вспомнился добрый стишок:

 

И неимущим и богатым

Мы в равной степени нужны!

Сказал патологоанатом

И вытер скальпель о штаны...

[agentLenok]

А мне нравится!!!!! Наш ритуальный черный юмор-это типа контрольного захоронения....

[Kitana]

Для меня давно не секрет, что в похоронном и морговском деле - самые веселые люди работают, никто из других профессий не умеет так веселиться, от всей души и абсолютно искренне.

[Гость]

Первый день весны, настоящий, с ярким теплым солнышком, с весёлой капелью, с новыми надеждами! И похоронному агенту не чуждо волнующее ожидание ЧУДА - ЛЮБВИ! А может, соприкасаясь с гранью "ЖИЗНИ И СМЕРТИ" мы это ощущаем острее? Возможно поэтому мы так умеем веселиться, зная (видим каждый день) настоящую цену жизни?

[Kitana]

Не смею не согласиться...

[agentLenok]

А Новогодник праздник в ритуальном зале с танцами и елкой на постаменте-это круто,а главное весело.....

Никто так не любит жизнь,как работники ритуала,ведь смерть мы видим каждый день....

[GORKOM]

Некоторые умудрялись в ритуальном зале разобрать за ночь долбанутый папин авто с помощью только штатного инструмента, и подготовить зал к утренней выдаче. Формула - 1 отдыхает! Им умерших одевать не надо!

[Kitana]

А у меня был случай. Суббота. Утро. Две выдачи. Покойные не одеты, не загримированы. Время 9:00. Первая выдача на 9:30. Санитара нет. Агента нет. Время 9:05. Появилась агент, тут же пришла в ужас. Телефон санитара не отвечает. Гримерка закрыта. А там соответственно и все вещи. Делать нечего, надо выкручиваться. Взламываем дверь в гримерку. Выкатываем покойного. Первый шок, мужчина весом килограмм 120. А теперь представьте себе, как две девушки килограмм по 50 каждая ворочали это тело одевая его. С горем пополам одели, загримировали, в гроб уложили, выдали. Получилось ничуть не хуже, чем у санитара. Ну а ко второй выдаче, уже санитар подошел. Получил конечно по первое число, но все слава Богу обошлось.

[agentLenok]

А я запомнила похороны азербайджанского иудея на всю жизнь!!!!

Хоронят они на носилках, накрытых ковром ручной работы,передающийся в семье из поколения в поколение.....Стоит примерно штуку -две зеленых..... В Горбрусе брать отказались,положила к себе в багажник в машине....Выхожу утром на выдачу,а 2 стекла в авто разбиты-первая мысль:КОВЕР.....ой,думаю похоронят меня рядом с иудеем ,да там еще ткань длинной метров 25 была(чтоб замотать его коконом).... Слава богу все на месте,но поехала вся в осколках и полном сквозняке.....

Потом в ГОРБРУСЕ с санитаром вдвоем заматывали еврея-бугая,а то он один не мог справиться(мелкий очень,хромающий-инвалид),да еще заказчики потребовали чтоб вся ткань была гладко натянута без складок и снизу пришита,не разматывалась..... Вообщем атас,занималась физическим трудом и художественным шитьем....

А посему вывод-агент на все руки МАСТЕР!!!!!!!!!

[Kitana]

А еще, не знаю сколько лет этой байке, и где конкретно это было, 31 декабря дежурный санитар остается один и начинает мучительно скучать, и вот, чтобы как-то развлечься, усаживает, сами понимаете кого, в кружочек, сигаретки в зубы вставляет и в таком сомнительном обществе встречает новый год. Наверное было весело!

[GORKOM]

С горем пополам одели, загримировали, в гроб уложили, выдали. Получилось ничуть не хуже, чем у санитара....

 

А вот деньги за услуги морга кому в итоге пошли?

[snakke]

А еще, не знаю сколько лет этой байке, и где конкретно это было, 31 декабря дежурный санитар остается один и начинает мучительно скучать, и вот, чтобы как-то развлечься, усаживает, сами понимаете кого, в кружочек, сигаретки в зубы вставляет и в таком сомнительном обществе встречает новый год. Наверное было весело!

 

Да никогда такого не было, и быть не могло! Байки, они на то и байки...

 

С горем пополам одели, загримировали, в гроб уложили, выдали. Получилось ничуть не хуже, чем у санитара....

 

А вот деньги за услуги морга кому в итоге пошли?

 

Какой вы меркантильный))))

[GORKOM]

А вот и

 

Михаил ВЕЛЛЕР

 

ПОЛОЖЕНИЕ ВО ГРОБ

 

 

 

 

Усоп.

Тоже торжество, но неприятное. Тягостное. Дело житейское: все там

будем, чего там.

Водоватов скончался достойно и подобающе. Как член секретариата,

отмаялся он в больнице Четвертого управления, одиночная палата,

спецкомфорт с телевизором, индивидуальный пост, посменное бдение коллег,

избывавших регламент у постели и оповещавших других коллег о состоянии.

Что ж - состояние. Семьдесят четыре года, стенокардия, второй инфаркт; под

чертой - четырехтомное собрание "Избранного" в "Советском писателе",

двухтомник в "Худлите", два ордена и медали, членство в редколлегиях и

комиссиях, загранпоездки; благословленные в литературу бывшие молодые,

дети, внуки; Харон подогнал не ветхую рейсовую лодку, а лаковую гондолу -

приличествующее отбытие с конечной станции вполне состоявшейся жизни.

Газеты почтили некрологами: Литфонд выписал причитающиеся двести

рублей похоронных; и гроб, в лентах и венках, выставили для прощания в

Белом зале писательской организации.

К двенадцати присутствовали: от правления, от секции прозы, от

профкома, месткома и парткома, от бюро пропаганды и Совета ветеранов:

посасывали валидольчик отдышливые сверстники, уверенно разместились по

рангам и чинам сановные и маститые; подперли стенку перспективные из клуба

молодого литератора, привлекаемые в качестве носителей гроба (лестница).

Родня блюла траур близ изголовья бесприметно и обособленно.

Минуты твердели и падали; в четверть первого выступил вперед и встал

в головах второй (рабочий так называемый) секретарь союза, Темин, с

листком в руке. Склонением головы обозначив скорбь, он выдержал паузу,

давая настояться тишине, явить себя чувству, и профессионально открыл

панихиду:

- Товарищи! Сегодня мы прощаемся с нашим другом, коллегой, провожаем

в последний путь замечательного человека, большого писателя и настоящего

коммуниста Семена Никитовича Водоватова. Всю свою жизнь, все силы, весь

свой огромный талант и щедрую душу Семен Никитович без остатка отдал нашей

Родине, нашему народу, нашей советской литературе.

Семен Никитович родился... ("Совсем молоденьким парнишкой переступил

он порог редакции" - взглядом сказал один маститый другому. - "Я хочу чтоб

к штыку приравняли перо", - ответил взгляд) ...В сорок девятом Семен

Никитович выпустил свой первый роман - "Стальной заслон" тепло отмеченный

всесоюзной критикой, и был принят в ряды Союза писателей СССР.

И еще пять минут (две страницы) освещал Темин творческий путь

покойного, завершив усилением голоса на вечной памяти в сердцах и высоком

месте в литературе.

Следом поперхал, оперся тверже о палочку Трощенко, и в мемуарных

тонах рассказал, каким добрым и интересным человеком был его друг Сема

Водоватов и как много и упорно работал он над своими произведениями. И

такое возникло ощущение, что Трощенко словно прощается ненадолго с

ушедшим, словно извиняется перед ним, что из них двоих не он первый, и

слушали его с сочувствием, отмечая и ненарочитую слезу, и одновременно

инстинктивное удовлетворение, что он переживает похороны друга, а не

наоборот.

Некрасивая, условно-молодая поэтесса Шонина, вцепилась коготками в

спинку ампирного стула и продекламировала специально сочиненные к случаю,

посвященные усопшему стихи: стихи тоже были некрасивые, какие-то

условно-молодые, со слишком уж искренним и уместным надрывом, но все

знали, что Водоватов ей протежировал, звонил в журналы, даже одалживал

деньги - из меценатства, без оформленной стариковско-мужской корысти, и

это тоже производило умиротворяющее, приличествующее впечатление.

И долго еще проповедовали о человечности и таланте Водоватова, о

трудной, непростой и счастливой его жизни, о замечательных книгах,

несвершенных замыслах и признании народом и государством его заслуг.

Церемония двигалась по первому разряду. Как причитали некогда

кладбищенские нищие, "дай Бог нам с вами такие похороны".

Полтораста человек надышали в зале, совея от элегических мыслей о

смерти и вечности, от сознания, что достойно отдают человеческий и

гражданский долг покойному, выискивая и лелея печально-светлые чувства в

извитых душах деловых горожан: время панихида рассчитали грамотно, чтоб не

успели перетомиться скукой, но как вечно ведется, речи затянулись,

прибавлялось ораторов сверх ожидания, намекалось на сведение старых

литературных счетов - перетекало в разновидность обычного и беспредметного

собрания; по шестеро натягивали на рукава черные повязки, в шестую уже

смену менялись в почетный караул у гроба, в задних рядах поглядывали

украдкой на часы, и все соображали, когда вернутся с кладбища и не

сорвутся ли вечерние планы...

Уже вытирали пот и завидовали тем, кто толпился перед входом на

лестничной площадке, не поместившись в зале, и там теперь имели

возможность курить и тихо переговариваться.

И уже поднимался снизу водитель одного из автобусов и со спокойной

грубоватостью человека рабочего и профессионала спрашивал у распорядителя

похорон очеркиста Смельгинского, когда же наконец поедут, и уже

председатель комиссии пышноусый научнопопуляризатор Завидович кивнул

коротко Темину и собрался показать рукой, чтоб разбирали нести венки, а

молодым литераторам поднимать гроб, когда из настроенной к шевелению толпы

выделились двое и подступили к Завидовичу с интимной деловитостью

посвященных.

Тот, что помоложе, в официальном костюме и с официальным лицом,

отрекомендовался нотариусом и известил вполголоса, что имеет место

завещание покойного и воля его - огласить в конце панихиды письмо-прощание

Водоватова к коллегам. В доказательство чего открыл номерные замки

дипломата и предъявил заверенное завещание.

Второй же, старик в черной пиджачной паре со складками от долгого

пребывания в тесном шкафу, на вопрос: "Вы родственник? Входите в число

наследников?" - ответил не совсем впопад: "Нет, я его друг... по рыбалке,

и на Шексну ездили, и везде... говорили обо всем... много" Дискант старика

срывался, выглядел он волнующимся, неуверенным... Темин приблизился, также

ознакомился с завещанием и сразу выцелил, что старику Баранову Борису

Петровичу, отказывается две тысячи рубле при условии, что он выполнит

неукоснительно последнюю волю покойного и прочтет над гробом его последнее

обращение к коллегам.

Не хотелось Темину это разрешать... но и отказать было невозможно, да

и причин не было: он повертел плотный желтоватый конверт, запечатанный

алым сургучом с Гербом СССР, вручил Баранову и разрешающе кивнул: давайте,

мол, но скорее, время поджимает.

Старик подержал конверт и стал ломать сургуч, кроша.

Темин, выдвинувшись, объявил:

- Товарищи! Семен Никитович, помня обо всех нас, перед смертью

попрощался с нами. Есть его прощальное письмо. Прочесть его он поручил

своему старому другу... (выслушал подсказку нотариуса за спиной) близкому,

старому другу Борису Петровичу Баранову. - И отступил.

Старик шевельнулся, на пустом пространстве, помедлил, посмотрел в

спокойное, мертвое лицо с натеками подле ушей и протянул руку, коснулся

плеча покойника живым, отпускающим и успокаивающим жестом.

Развернул бумагу, моргнул, неловко одной рукой принялся извлекать

очки из очешника и пристраивать на нос.

И наконец, прерывисто вздохнув, вперившись в строчки, спертым

пресекающимся голосом произнес невыразительно:

"Ненавижу вас всех. Ненавижу.

Бездари. Грязь.

Воздаст Господь каждому по делам его, воздаст".

Тишина разверзлась, как пропасть, весь воздух вдруг выкачали, и

далекий рассудок бил на дне агонизирующей ножкой.

 

 

Кучка молодых забыла считать стотысячные гонорары усопшего, чем

занимала себя последние полчаса.

Старик Баранов капнул потом на лист, выровнял дух и продолжал чуть

громче:

"Покойник здесь я. Я здесь сегодня главный. А потому будьте любезны

моих слов не прерывать: даже у дикарей воля покойного священна. Надеюсь,

даже вашего непревзойденного хамства не хватит сейчас на то, чтобы сейчас

заткнуть мне рот. Хотя вам не привыкать затыкать рты покойникам, да и

вкладывать им, теперь уже абсолютно беззащитным, ваши подлые и лживые

слова. Но посмотрите друг другу в глаза, коллеги: кто же еще скажет вам

правду вслух?"

Возникло краткое напряжение неестественности: простое желание

переглянуться с соседом противоречило неуместности следовать глумливой

указке.

"Как не хотелось продаваться, коллеги мои. Как не хотелось писать

дерьмо и ложь, чтобы печататься и быть писателем. Как не хотелось молчать

и голосовать за преступную и явную всем ложь на ваших замечательных

собраниях. Как не хотелось выть в унисон. Как не хотелось соглашаться с

тем, что бездарное якобы талантливо, а талантливое и честное - ошибочно и

преступно.

Да, я играл в ваши игры. Потому что я тоже не лишен тщеславия и

честолюбия, и хотел писать и быть писателем, хотел известности, денег и

положения, потому, что были у меня и ум, и силы, и энергия, и Богом данный

талант - был, был! - и я видел, что могу писать много лучше, чем бездарные

и спесивые бонзы вашего литературного ведомства, раздувшиеся, как

гигантские клопы, в злой надменности своего величия. Величия чиновников,

сосущих соки собственного народа и душащих всех, кто талантлив и непохож.

Ненавижу этих хищных динозавров соцреализма, на уровне своего

ящерного мозга обслуживающих последние постановления партии - в любом

виде, в любой форме, когда постановления эти издавались бандитской шайкой,

тупыми карьеристами, ворами и растлителями.

Что за гениальная мысль - создать Союз писателей! С единым уставом и

единым руководством. Штатных воспевателей государственной машины. И еще

гениальнее - дома творчества. Вот тебе комната, стол, кровать, горшок,

четырежды в день кормят по расписанию, а вечером крутят кино. Гениально!

Странно только, что не ходят строем и не поют утром и перед сном Гимн

Советского Союза.

Из гробя плюю я на ваш союз, на ваше правление, на вашего товарища

Маркина, на ваш устав, на ваши спецкормушки и спецсанатории!"

Хрустнула перевернутая страница. Старик проникся текстом и

декламировал с выражением. Нетрудно было догадаться, что на своих рыбалках

они не раз толковали, отводя душу, глушили водочку и кляли все и вся.

При упоминании Маркина Темин, Завидович и еще ряд руководящих

высказали явные признаки беспокойства. Они как-то соориентировали друг к

другу, обмениваясь каменным движением век. Молодежь внимала с вдохновенным

счастьем. Скандал перешел последнюю грань: акция требовала пресечения.

Утопления, смазывания, торпедирования, спуска на тормозах. Толпа дышала с

выражением готовности осудить.

"Прошу нотариуса предъявить свидетельства психиатра и невропатолога,

что сие написано в здравом уме и трезвой памяти. А то с нашим ухарей

станется объявить это предсмертным бредом больного, я их знаю, у них опыт

большой."

Дьявольская предусмотрительность покойника смутила руководящих

товарищей: Темин растерянно опустил руку, протянутую было к письму, и

сделал вид, что говорить ничего не собирался.

В кучке молодых гробоносителей ахнули в восторге.

"Когда государство превращается в мафию, то все государственные

институты - отделения мафии. Одни прорвались к пирогу и защищают его, как

двадцать восемь панфиловцев - Дубосеково, другие рвутся к нему, как танки

Гудериана - к Москве."

- Да что же это такое!!! - вознегодовала детская писательница

Воробьева, взмахнув черными кружевными манжетами. - Александр

Александрович! Это же политическая диверсия! Откровения двурушни...

- Товарищи, - офицерским непререкаемым голосом скомандовал Темин,

кроя гул, - лица, не обязанные по своему служебному долгу присутствовать

на панихиде, могут покинуть зал.

Возникло броуновское движение литературных молекул, не пересекающее

однако, черты порога: никто зала не покинул. Скуки не было и в помине,

глаза горели, все хотели слушать дальше и досмотреть, чем все это

кончится.

Старичок гвоздил:

"Писатели по работе своей - одиночки, писателей нельзя собирать в

кучу, каждый писатель имеет свое мнение обо всем, а если нет - дешевый он

писака, а не писатель. А если партийный билет и партийная дисциплина

заставляют вас писать то, что велит вам партия, - так называйте это

партийной пропагандой, но не называйте литературой!

Да, поздно я понял, что писательство - это крест, а не пряник. Не

хватило мне мужества пойти на крест, не хватило! Не смог отправиться в

дурдом, в лагерь, в камеру к уголовникам, к стенке, боялся! Боялся быть

как бы случайно сбитым грузовиком или оказаться выгнанным отовсюду

безработным, которого возьмут разве что грузчиком в магазин.

Ну что, небось, больше всех радуется кучка молодых, которых призвали

мой гроб тащить?"

Все взоры сфокусировались на молодых. Молодые поперхнулись.

Молодые одеревенели скорбно и оскорбленно даже, тщась стереть с лиц

перед начальством приметы преступного веселья. За спинами кто-то писканул

и захлебнулся, словно рот себе зажал ладонью.

- "Уже давным-давно я не хотел жить здесь. Понимаете? - не хотел!!! Я

мечтал жить в тихом городке в Канаде, мечтал провести несколько лет в

Париже, в Нью-Йорке, увидеть Рим и Лондон, Токио и Рио-де-Жанейро - не из

окна автобуса, не десять дней с группой Союза писателей вашего, а сам, сам

по себе, сколько хочу и как умею. Почему я не уехал, не сбежал? А потому

же, почему еще многие - из-за родных. Мы же все в своем любимом отечестве

обязаны иметь заложников и оставлять их дома, чтоб не дай Бог не удрали.

Все прут от нас туда, а от них сюда - один шпион в три года, так его еще и

по телевизору показывают.

Я не хотел ваших дрянных постов и должностей, я хотел писать то, что

я хочу, и посылать рукописи своему литагенту, и не знать никакого их

пробивания. А если не возьмут? Заработаю на жизнь ночным портье в отеле и

издам тиражом пятьсот штук за свой счет..."

 

 

Раздался звучный вздох, непроизвольный и печальный.

"Я вообще не ваш, если хотите знать! Да, был я когда-то комсомольским

вожачком, был партсекретарем редакции, обличал врагов народа и

врачей-убийц... но сявка я был, шестеренка, винтик безмозглый! А потом

поумнел... но на апостольство решиться не смог. Но понял, все понял!

На меня плевать, сдох - и ладно, я свое пожил. А вот книги, умершие

со мной, ненаписанные, я вам не прощу. Унижений не прощу, когда улыбался,

льстил, хлопотал, услуживал, задницы лизал - а иначе не пробиться. Как

пробиться иначе, дорогие друзья? Кто не подслуживался, не заискивал, не

устраивал всяческие дружбы с нужными людьми, даже если этих людей презирал

и ненавидел? Ну-ка, кто такой благородный - вытряхните меня из гроба! Ну!

Пауза".

На последних словах все не то чтобы задумались...

Старичок Баранов с разгону, видимо, прочитал ремарку в этом

тексте-сценарии: паузу, наверно, следовало сделать ему и, наверно,

посмотреть в зал: не найдется ли в самом деле такой благородный, который

вытряхнет бесчинствующего покойника из гроба. "И следовало бы, честно

говоря!" - неслышно повисло в воздухе над начальствующей когортой.

Взлетевший Баранов честно и теперь даже вдохновенно выполнял свой

последний дружеский долг, или, если подойти иначе, отрабатывал две тысячи

рублей - весь весомая сумма для пенсионера, да и не только пенсионера.

- "Будь прокляты ваши кастрирующие редакторы, ваши анонимные цензоры,

ваше страшное и кровавое НКВД - КГБ - вечное проклятие палачам Лубянки! -

ваши нищие магазины и зажиревшие холуи во князьях, ваше рабское бесправие

и всесильная ложь".

("Ого! Дошел и до общей политической программы!" - "Завещание съезду,

а". - "Фига в кармане..." - "Милое однако, устройство, при котором только

мертвые и могут себе позволить... да и то..." - "М-да - уж им терять

нечего", - прошелестели шепоты.)

Но оказалось, что мертвому терять очень даже есть чего.

"Я жил среди вас, все делал так, как делаете вы, добился ненужных

благ и почестей, которых добиваетесь вы... - но уж хоть после смерти

лежать среди вас не хочу я.

Похорон, могил, памятников и речей над свежим холмиком не будет.

Хватит фиглярства.

Нотариуса прошу предъявить товарищу Темину, второму секретарю

писательской организации, - он, я полагаю, возглавляет этот цирк, если не

сбежал еще бродяга, - ау, Сашок, ты здесь?"

Темин побагровел, чугунея массивно. Несколько человек - от входа, из

безопасности, - заржали откровенно и бессердечно.

"...предъявить расписку в получении мною от упомянутого театра ста

пятидесяти девяти рублей за мои бренные останки и письменное согласие

родственников, заверенное нотариально. Ничего, пусть живут счастливо на

мои гонорары и смотрят на мой портрет, незачем таскаться вдаль к камню над

моими костями, которые мне уже отслужили, пусть теперь хоть медицине

послужат.

Панихида окончена, всем спасибо.

А теперь пошли все вон отсюда. Я устал, знаете, за семьдесят четыре

года, пора и отдохнуть от вас."

 

 

Старик Баранов опустил локти, растопыренные предохранительно над

письмом, как крылья наседки над цыпленком, письмо сложил и поместил в

конверт, а конверт перегнул пополам и спрятал во внутренний карман.

Наступила совершенно понятная заминка, неловкая и неопределенная.

Вроде и нельзя расходиться и надо расходиться, и... нет, не безобразная,

идиотская, немыслимая ситуация. Что теперь делать? Чем все должно

кончиться?

Темин гнал блицпереговоры с Завидовичем. Хоть теперь следовало брать

инициативу в свои руки, и немедленно. Естественно, никому не хотелось

принимать ответственность за беспрецедентный скандал.

Верх взял, само собой, старший по должности, закончив неразборчивые

дебаты категорическим приказанием. Завидович вытянулся "смирно".

- Товарищи! Ввиду всех обстоятельств и необходимости уточнения

деталей всех просят покинуть зал! Церемонию считать оконченной, - брякнул

он.

Помедлили и потекли на выход. Оглядываясь, предвкушали перекурить

сейчас происшедшее, посмаковать, переложив рюмкой в баре, обсудить и

дождаться конца. Не каждый день, знаете!

- Насколько вообще это все законно? - допрашивал Темин нотариуса.

- Абсолютно, - подтвердил тот с некоторым даже удовольствием. -

Медицинская экспертиза, заверенное завещание. Все соблюдено.

Руководящий взгляд обкомовского товарища в затылок гнул Темина в

спину.

- Вы понимаете, что это попадает под уголовную статью, и виновным

придется ответить, я вас уверяю.

- Отнюдь, есть заключение юрисконсульта. Никакой пропаганды насилия,

свержения, клеветы и нецензурных выражений.

- А публичное оскорбление гражданской церемонии? Этот чтец декламатор

сядет, есть кому позаботиться.

- Судом над Барановым вы раздуете всеобщее посмешище. Прикиньте

последствия. Как юрист, гарантирую его неуязвимость, максимум - сто рублей

штрафа и предупреждение.

- А сколько вы получили за эту мерзость?! - не выдержал Темин.

- Отчеты о гонорарах я подаю в коллегию.

- Но можно в чем-то изменить его волю? Это же нонсенс.

- Я обязан проследить и настоять на исполнении закона.

Товарищ из обкома броненосно подплыл и увлек нотариуса в сторонку -

втолковать.

Белые лепные двери в опустевшем зале распахнулись - по паркету

протопали двое ребят в синих коротких пальто с какими-то шевронами.

- Сюда сейчас нельзя, товарищи!

- Санитары, из морга, - заурядно представился один а второй ткнул

мятую справку. - За трупом... вот.

- Не требуется. Кто вас прислал?

- Нас? Начальство. Распорядилось.

Завидович ворковал родственникам. Родственники слушали замкнуто;

"только посмейте... последнюю волю отца..." злобно отвечал желчный, худой

мужчина, сын, с ненавистью озирая доброхотов литературного мира. Семья в

этой распре обнаружила подготовленное единство. (Заговор. Группа.)

- Вот что, - объявил позабытый на отшибе старик Баранов. - Если вы

его сейчас не отдадите согласно завещанию, то у меня заготовлены письма во

все инстанции и в западные консульства. С указанием фамилий и деталей и

текстом письма. Устраивает?

Похоже, это было правдой, черт ему сейчас не брат, чего ему бояться,

пенсионеру, как его прищучишь?

Матерый литературный волк, опытный интриган и предусмотрительный боец

Водоватов с треском выигрывал свой посмертный раунд.

 

 

- А вам бы помолчать, - брезгливо уронил Темин. - Продались за две

тысячи, и теперь счастливы, что их получили. О вашем поведении сообщат

куда следует, придется отвечать. Продажный циник...

Старичок коротко просеменил к Темину и с чудной ловкостью всадил ему

пощечину. По массивной выскобленной щеке шлепнуло сыро и звучно.

Темин выдохнул и закрыл щеку.

Старичок любовно потрепал покойнику плечо, рек:

- Молодец, Сенька! По Сеньке шапка! Прощай, до встречи! - и поцеловал

в губы. От дверей бросил санитарам: - Давайте ребята, давайте!

На лестнице попыхивало побулькивало обсуждение: что плюнул в лицо,

подлец; что двурушник, главное зло не разглядели, гнать надо было: нет,

все-таки сошел с ума, а экспертиза липовая, да и знаете же наших

горе-психиатров; но как допустили, не прервали, гипноз какой-то,

растерялись; что, а все-таки молодец, но так высказывались немногие

малоосторожные, малоопытные; а больше народ все был тертый,

осмотрительный, и фразы преобладали нейтрально-неодобрительные.

Поглядывали на двери и часы.

Санитары вынесли гроб. Им помогали сын и нестарый родственник.

Все внимательно проследили в стрельчатое окно на площадке, как гроб

задвинули в больничный "рафик" и укатили.

Баранов - старичок отдулся, раздернул воротничок с галстуком и

покрутил шеей. Он был здесь сам по себе: отдельный как бы и не обращающий

на себя ничьего внимания.

У перил курила своим кружком шестерка "молодых". Старичок примерился

взглядом к лысеющему, лет тридцати пяти, вполне простецкого обличья.

- Эй, мальчик, - сказал он. - Выпить хочешь?

- С вами? - немедленно откликнулся тот. - С огромным удовольствием.

Старик извлек четвертную.

- Тогда сбегай, голубок, возьми еще, - сказал он. - Как раз уже

открылись. Помянем!

[KOT_BACbKA]

А.С. ПУШКИН

 

Гробовщик

Нрав гробовщика Адрияна Прохорова вполне соответствовал его занятию. Он был угрюм и задумчив и прерывал свое молчание разве только для того, чтоб пожурить своих дочерей, когда заставал их без дела, пялящимися в окна на прохожих.

Однажды сосед-немец пригласил его с дочками на свою серебряную свадьбу. На другой день ровно в двенадцать гробовщик с Дарьей и Акулиной пришел на праздник. Тесная квартирка немца была наполнена гостями. Пиво лилось рекой. Еды было предостаточно. Господин Шульц поднял бокал и громко произнес:"За здоровье моей доброй Луизы!" Он нежно поцеловал сорокалетнее лицо своей обожаемой женушки и гости дружно выпили за Луизу. Хозяин, откупорив другую бутылку произнес следующий тост:"За здоровье любезных моих гостей!" И гости снова радостно осушили бокалы. Тут тосты последовали один за другим. Дошло до того, что стали пить за здоровье каждого гостя, за здоровье мастеров и подмастерьев. Адриян пил с усердием и сам тоже предложил шутливый тост. Вдруг булочник провозгласил:"За здоровье тех, для кого мы работаем!" И сапожники, портные и прочие тоже стали пить за своих клиентов. А кто-то предложил Адрияну выпить за здоровье своих мертвецов. Все захохотали, а Адриян посчитал себя обиженным и нахмурился.

Расходиться веселые гости начали, когда уже было довольно поздно. Гробовщик пришел домой пьяным и сердитым. "Что же это, в самом деле, - рассуждал он вслух, - чем мое ремесло хуже других? Вот и я тоже возьму да созову своих мертвецов на пир горой! И на завтрашний же день! Милости просим, мои благодетели, у меня попировать!" С этими словами гробовщик отправился в кровать и захрапел.

На дворе было темно, когда Адрияна разбудили. Скончалась купчиха Трюхина, и Адриян поскорей побежал к ее дому, чтоб застолбить себе клиента вперед других гробовщиков. Ночь была лунная. Адриян уже подходил к своему дому, когда увидел, что к его воротам кто-то подошел и скрылся за калиткой. "Уж не вор ли? - подумал он, - Или к моим дурам шастают любовники?"

Когда же он вошел в дом, ноги его подкосились. Комната была полна мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные глаза, высунувшиеся носы... Адриян с ужасом узнал людей, погребенных его стараниями. Все они, дамы и мужчины, окружили его поклонами и приветствиями. Один из них молвил: "Видишь, Прохоров, мы все поднялись по твоему зову, на приглашение ответить не смогли только те, которые уже совсем развалились. Правда, один все же не утерпел и тоже пришел". В эту минуту скелет стал продираться сквозь толпу и, ласково улыбаясь: "Помнишь ли ты меня, отставного сержанта гвардии Петра Курилкина, которому ты в 1799 году продал свой первый гроб - сосновый за дубовый?" С этими словами мертвец простер к гробовщику свои костяные объятия, но Адриян закричал и оттолкнул его. Петр Курилкин пошатнулся, упал и рассыпался. Между мертвецами поднялся ропот негодования, все срочно вступились за честь товарища и начали приставать с бранью и угрозами. Гр обовщик, оглушенный их криком и почти задавленный ими, вскоре сам упал без чувств прямо на кости отставного сержанта.

Солнце уже давно освещало постель гробовщика. Наконец он открыл глаза и увидел свою работницу, раздувающую самовар.

- Как ты заспался батюшка! - сказала женщина.

- А приходили ли ко мне вчера насчет похорон Трюхиной?

- Да что ты! Жива она.

Гробовщик, выведав у работницы, что вчера он пришел домой пьянее вина, рухнул спать и вот только что проснулся, несказанно обрадовался и попросил поскорее чаю и позвать дочерей.

[Soldiers]

Эти строки посвящаются людям, которые не отвернулись от меня в трудный час, и помогают мне.Я очень благодарен им за это.Не все измеряется деньгами.

Есть еще и душевное тепло.Всем диспетчерам, всем агентам, тем, кто помогает людям, а не стремится урвать побольше бабла с заказчика посвящаю.

Людям с Большой Буквы. Вам, родные мои.

Персональное СПАСИБО Валерию Сорокину!!!

Его Маме – Ирине Васильевне!!!! Чудесная и справедливая!!!)))

Сергею Мухину, поработаем!!!)))

И Галине Николаевне, Ценю как руководителя и хорошего, душевного человека!

Если не понравится, то позвоните.Да?)))

 

 

Эпиграф

Мы все идём куда-то вдаль,

Вбирая мудрость, опыт.

Прошедший день совсем не жаль,

Коль быль достойно прожит.

 

Без названия

 

Не верим мы ни в чёрта и ни в бога,

Мы просто помогаем людям жить.

И знаем, что у нас одна дорога.

Бороться, любоваться и любить.

 

Любить, что нам отпущено судьбою.

Любить всех тех, кто нам принёс покой.

Мы делаем нелёгкую работу.

И та любовь догонит нас с тобой.

 

Не мучаемся мы с тобой, не плачем,

Ведь всё воздастся, в этом спору нет.

Заказ мы до конца сдадим, а значит,

С большой же буквы пишется – Агент!

 

Воюем в поле, где-то есть удача,

Работает на твой авторитет.

Но перед нами лишь одна задача -

Заказчику – помочь и уберечь.

 

От склок, от суеты, и его горя,

Психологи вообще мы, или где?

Так хочется взглянуть на берег моря…

Совсем забыть, что место есть беде…

 

 

 

11 часов 35 минут

26 декабря 2006 года

Москва

Андрей Кафтанчиков

[KOT_BACbKA]

Soldiers :-) Нет слов! The Best!!!

[AID]

Soldiers :-) Нет слов! The Best!!!

Блажен кто от других таил души высокие создания и от людей как от могил не ждал за чувства воздаяния...

[KOT_BACbKA]

Да здесь, смотрю, просто поэты, а не агенты собрались :-)

Как приятно читать эти стихи!!!

;-)

[AID]

А давай наперегонки до горки? - предложил он ей, предвкушая победу.

- Неа. - отказалась она - Воспитательница сказала не бегать. Попадет потом.

- Струсила? Сдаешься? - подначил он ее и засмеялся обидно.

- Вот ещё! - фыркнула она и рванула с места к горке.

Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно как гуляют другие и дулись друг на друга и на воспитательницу.

- Говорила тебе - попадет. - бурчала она.

- Я бы тебя перегнал обязательно - дулся он - Ты нечестно побежала. Я не приготовился...

 

- А спорим я быстрей тебя читаю? - предложил он ей.

- Хахаха. - приняла она пари - Вот будут проверять технику чтения и посмотрим. Если я быстрее - будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.

- А если я - отдаешь мне свои яблоки всю неделю! - согласился он.

Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:

- Ну и что! Зато ты не запоминаешь что читаешь и пишешь медленнее. Спорим?...

 

- А давай поиграем. - предложил он - Как будто бы я рыцарь, а ты как будто бы дама сердца.

- Дурак. - почему-то обиделась она.

- Слабо? - засмеялся он - Слабо смущаться при виде меня? И дураком не обзываться тоже слабо.

- И ничего не слабо! - повелась она - Тогда вот чего. Ты меня тоже дурой не обзываешь и защищаешь.

- Само собой - кивнул он - А ты мне алгебру решаешь. Не рыцарское это дело.

- А ты мне сочинения пишешь. - хихикнула она - Врать и сочинять - как раз рыцарское дело...

А потом он оправдывался в телефон: - А не надо было себя как дура вести. Тогда никто бы дурой и не назвал. Я, кстати, и извинился сразу...

 

- Ты сможешь сыграть влюбленного в меня человека? - спросила она

- С трудом. - ехидно ответил он - Я тебя слишком хорошо знаю. А что случилось?

- На вечеринку пригласили. А одной идти не хочется. Будут предлагать всякое.

- Ну-у... Я даже не знаю... - протянул он.

- Слабо? - подначила она.

- И ничего не слабо. - принял он предложение - С тебя пачка сигар, кстати.

- За что? - не поняла она.

- Эскорт нынче дорог. - развел руками он.

А по дороге домой он бурчал:

- Сыграй влюбленного, сыграй влюбленного. А сама по роже лупит ни за что... Влюбленные между прочим целоваться лезут обычно...

 

- Что это? - спросила она.

- Кольцо. Не очевидно разве? - промямлил он.

- Нибелунгов? Власти? Какая-то новая игра затевается?

- Угу. Давай в мужа и жену поиграем. - выпалил он

- Надо подумать. - кивнула она.

- Слабо? - подначил он.

- И ничего не слабо. - протянула она - А мы не заигрываемся?

- Да разведемся если что. Делов-то. - хмыкнул он.

А потом он оправдывался:

- А откуда мне знать как предложения делаются? Я ж в первый раз предлагаю. Ну хочешь еще раз попробую? Мне не слабо.

 

- Сыграем в родителей? - предложила она.

- Давай. В моих или в твоих? - согласился он.

- Дурак. В родителей собственного ребенка. Слабо?

- Ого как. - задумался он - Не слабо, конечно, но трудно небось...

- Сдаешься? - огорчилась она

- Не, не. Когда эт я тебе сдавался? Играю, конечно. - решился он.

 

- Усложняем игру. Ты теперь играешь в бабушку.

- Правда? - не поверила она.

- 3900. - кивнул он - Пацан. Слабо тебе в бабушку сыграть?

- А ты в данном случае во что играешь?

- В мужа бабушки. - засмеялся он - Глупо мне в бабушку играть.

- В де-душ-ку. Как бы ты тут не молодился. - засмеялась она - Или слабо?

- Куда я денусь-то...

 

Она сидела у его кровати и плакала:

- Сдаешься? Ты сдаешься что ли? Выходишь из игры? Слабо еще поиграть?

- Угу. Похоже что так. - ответил он - Неплохо поиграли, да?

- Ты проиграл раз сдаешься. Понял? Проиграл...

- Спорное утверждение. - улыбнулся он и умер...

[GORKOM]

Хороший рассказ.

[кошка]

Мы все идём куда-то вдаль,

Вбирая мудрость, опыт.

Прошедший день совсем не жаль,

Коль быль достойно прожит.

Без названия

Не верим мы ни в чёрта и ни в бога,

Мы просто помогаем людям жить.

И знаем, что у нас одна дорога.

Бороться, любоваться и любить.

Любить, что нам отпущено судьбою.

Любить всех тех, кто нам принёс покой.

Мы делаем нелёгкую работу.

И та любовь догонит нас с тобой.

Не мучаемся мы с тобой, не плачем,

Ведь всё воздастся, в этом спору нет.

Заказ мы до конца сдадим, а значит,

С большой же буквы пишется – Агент!

Воюем в поле, где-то есть удача,

Работает на твой авторитет.

Но перед нами лишь одна задача -

Заказчику – помочь и уберечь.

От склок, от суеты, и его горя,

Психологи вообще мы, или где?

Так хочется взглянуть на берег моря…

Совсем забыть, что место есть беде…

Класс!

[Ludoed]

Произведение Михаила Веллера порадовало. От души. Главный герой даже с того света начальников натянул по самое "не балуй".

[Rolog]

У нас случай был весёлый.Стоим возле морга,человек 20 грузчиков несколько нарядов было,подходит дядя Вова,дворник шизануты немнога,с криком "Ангелы смерти собрались",и метлой всех по горбам

[GORKOM]

... "Ангелы смерти собрались",и метлой всех по горбам

Наверное, тогда по крыльям?!

[Rolog]

Не ваще мужик прикольны...